— Мы хорошие… — Иржи потянулся к жене. — Нам просто нравится… — Он коснулся пальцами шеи Ирмы.

— Ты ответишь на мой вопрос?

— Да, дорогая. Я скажу тебе. Мужчина не может простить измену. Даже если он станет уверять, что может.

— Догадываешься, как поступила Ольга?

— Думаю, да. Она предъявила ему доказательства своей неверности.

— Точно, Грубов. Молодец. Она сделала коллаж и послала ему фотографию. Взглянув на нее, он если бы и кинулся к Ольге, то лишь затем, чтобы выразить свое отвращение. — В таком случае Ольга Геро еще сильнее, чем я думал.

— О чем я тебе и говорю. Она находка для нас. У меня на нее особые виды и планы…

— Ирма… — Он потянулся к ней, привлек к себе, погладил пушистые, шелковые кудряшки. На летнем солнце они обрели розоватый оттенок. Потом заглянул в васильковые глаза. — Ты же знаешь…

— Конечно. Я знаю, я все знаю, даже то, чего ты больше всего хочешь.

— Да? У тебя открылись способности ясновидящей?

— Нет, впередсмотрящей. — Ирма хохотала, а Иржи с опаской смотрел на жену. — Ты разве не хочешь большую клинику? А туристическое агентство при ней? Филиалы — сперва в Москве, потом… в Варшаве. В Софии… Это только для начала. Иржи, мы завоюем весь мир. Я знаю, как это сделать. — Она поцеловала его в щеку. Щека приятно пахла — она сама покупала ему «запахи». Те, которые нравились ей. — У нас все получится. Обязательно.

— Ирма, что ты придумала?

— Кое-что интересное, как всегда. Разве ты еще не оценил, как со мной весело и интересно жить? — Она коснулась губами его щеки. — Итак, готовься к операции. Она едет.

Иржи кивнул, поднялся с дивана, поправил галстук и вышел из гостиной. Ирма подтащила к себе телефон и принялась нажимать кнопки. Много кнопок, потому что хотела услышать голос человека чуть ли не с другого конца света.

— Минь, дорогой. Это Ирма. Да-да, не сомневаюсь, ты узнал бы мой голос, если бы я даже зажала нос прищепкой. — Она засмеялась, между алыми губами сверкали мелкие сахарно-белые зубки. — Итак, дорогой, готовься, жди свеженькую куколку. Придется потрудиться. У меня грандиозные планы. Похожа ли она на Барби? Нет, дорогой, на Барби похожа только я. Дата? Дату сообщу дополнительно. Да-да, я слышала о твоих трудностях. Но ты постарайся, разберись с соотечественниками. Нам не нужны сюрпризы. — В голосе Ирмы зазвучал металл. — И не забудь, я должна знать все. Ирма положила трубку и убрала с коленей телефон. Значит, кое-кто интересуется делами Миня? Стало быть, и ее делами?

Ирма смотрела в стрельчатое окно, за которым голубело небо. Чистое и непорочное. Такое же обманчивое, как вся видимая чистота и непорочность вообще, подумала Ирма, скривив губы.

Она посмотрела на часы. В Сайгоне сейчас утро. Раннее. Наверняка она подняла Миня из постели. С кем он там, интересно? Ее ноздри раздулись. А что, у нее к нему какие-то претензии? Никаких, одернула она себя.

Ирма прошла в гардеробную. Итак, сегодня она будет в зеленом. Точнее, в фисташковом. Этот цвет, как никакой другой, оттеняет чудесную персиковую кожу и светлые волосы. Она казалась нежной и слабой в коротенькой юбочке и пиджачке. Черные лодочки крошечного размера ловко сидели на узкой маленькой ступне. Она такая изящная, ну просто Барби, Минь совершенно прав.

Ирма иногда спрашивала себя, откуда в ней, такой хрупкой и обманчиво слабой, бесспорная деловая хватка? Неужели и это передается по наследству, как болезни? Ее дед был удачливым коммерсантом, у отца тоже был дар к этому делу, но он не смог реализовать его — не в то время родился. Может, потому и умер слишком рано: скучно жить с чужим для себя делом — он работал инженером на закрытом заводе. Мать пережила его не намного. Ирма вздохнула, вспомнив о матери.

С ее болезни все и началось.

До конца дней Ирма не забудет иссушенное болью лицо, глаза, горящие синим, будто подожженный спирт, огнем. Мать подносит к лицу высохшие руки, которые вовсе и не руки, а кости, обтянутые кожей, пытаясь прикрыть глаза, чтобы девочка не видела в них пронзительной боли…

— Доктор, доктор! — кричала Ирма. — Доктор, мама…

Распахнулась дверь, и в палату вошел светловолосый мужчина. — Но вы не наш доктор… — прошептала Ирма, оторопело глядя на незнакомца.

— Я теперь ваш доктор, девочка. Прежний доктор уже не вернется в клинику, я вместо него.

— Сделайте что-нибудь. Маме больно.

— Ничего, ничего… — Непослушные губы матери двигались с трудом, она хотела успокоить дочь.

— Мама, мама, сейчас этот… доктор, — она подняла на него огромные глаза, юное лицо было воплощенным страданием, — даст тебе лекарство.

— Я дам твоей матери лекарство, — пообещал доктор, добавив про себя: лекарство, которое уймет боль на несколько минут. Но больше всего он хотел, чтобы это лекарство принесло облегчение дочери.

Мать Ирмы умерла на руках доктора Грубова. Это была первая смерть его пациента. Потому что до этой женщины у Иржи Грубова таких пациентов не было.

Смерть потрясла его не сама по себе — он не вел больную с самого начала болезни, он не видел женщину в полном здравии, не был свидетелем ее угасания. Он застал только самый конец этого угасания. Смерть потрясла его по другой причине — он увидел, как боль за мать изменила дочь. Так за одну ночь отцветает цветок.

Бледная, худая, с горящими глазами, Ирма, казалось, никогда уже не станет другой. Будто какая-то ее часть умерла вместе с матерью.

Иржи Грубов встретил девочку через несколько дней после кремации матери. Ирма шла, потупив глаза, через Вацлавскую площадь в Праге, упорно стараясь не пропустить ни один камень брусчатки и обязательно наступить на каждый. Она и сама не знала, почему это так важно для нее.

Иржи увидел Ирму и неожиданно для самого себя встал на пути. Споткнувшись взглядом о черные мужские туфли, она подняла глаза. Она не узнала его, понял Иржи. Сердце сжалось от боли — ее лицо походило на мордочку щенка, отнятого от сосков матери. — Ирма, ты меня не узнаешь? Девушка молчала, глядя поверх его плеча.

— Вы же знаете, она умерла…

Не давая себе и секунды на размышление, Иржи сказал:

— Поедем ко мне.

Она поехала. Она поехала бы сейчас хоть на Аляску. Ей было все равно.

Ирме исполнилось шестнадцать лет, у нее не было родных. Иржи стал для нее единственным близким человеком.

— Ха-ха, — как будто снова услышала она скрипучий голос из давнего прошлого, — ты смотри-ка, Иржи девочку удочерил.

— Да ладно, не мели ерунды, не такая уж она девочка.

— Да ты посмотри, ее от ветра качает. Что он с такой станет делать?

— Иржи знает, что делать с девочками. — Голос из прошлого захихикал.

Действительно, сидя за свадебным столом, они являли собой странную пару. Не то чтобы невиданную, но непривычную. Иржи, вполне солидный мужчина, и тоненькая маленькая девочка.

До сих пор Ирма видит в своей встрече с Иржи Божий промысел, перст судьбы. Если даже она заболеет, как мать, думала она, Иржи спасет ее. От боли.

— Дорогая, выбрось из головы мысли о болезни. Онкология — я глубоко убежден в этом — следствие ужасной, непрощенной обиды. Твоему отцу было на что обижаться, матери — тоже. Но с чего ты взяла, что тебя ждет та же участь? — говорил он.

Ирма упрямо трясла головой, потом поднимала глаза на мужа.

— Ты спасешь меня, правда? Больше всего на свете я боюсь боли.

Сейчас, вспоминая прошлое, Ирма удивлялась — откуда ей было знать, что случится? Она осматривала себя в зеркале со всех сторон. Костюм прекрасно облегал стройную фигуру, высокую грудь обтягивал шелк блузки на тон светлее пиджака. Она стиснула руками осиную талию — по давней привычке проверила, не раздалась ли в объеме, и если ее длинные тонкие пальцы сходились вместе, значит, все в порядке. Тонкая талия при пышных бедрах и высоком бюсте делала ее неотразимой. Она застегнула пуговицы пиджака и вышла из гардеробной.

Да, Иржи спас ее от боли. Она не испытала ее совсем, когда действительно заболела. Он позаботился о лекарствах. Но поразительное дело — страх перед чем-то неизбежным придает гибкость уму. Разве они с Иржи додумались бы до того, до чего сейчас додумались?